Неточные совпадения
Изложив таким манером нечто
в свое извинение, не могу не присовокупить,
что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и,
в согласность древнему Риму, на семи горах построен, на
коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница
в том только состоит,
что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость,
в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники.
Тут открылось все: и то,
что Беневоленский тайно призывал Наполеона
в Глупов, и то,
что он издавал свои собственные законы.
В оправдание свое он мог сказать только то,
что никогда глуповцы
в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили на него так,
что"правее бы он был, если б глуповцев совсем
в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек,
кои предерзостно законами именует, воздержался".
Третий пример был при Беневоленском, когда был"подвергнут расспросным речам"дворянский сын Алешка Беспятов, за то,
что в укору градоначальнику, любившему заниматься законодательством, утверждал:"Худы-де те законы,
кои писать надо, а те законы исправны,
кои и без письма
в естестве у каждого человека нерукотворно написаны".
Есть градоначальники,
кои до того объедаются присылаемыми от купцов стерлядями,
что в скором времени тучнеют и делаются к предписаниям начальства весьма равнодушными.
Но
что весьма достойно примечания: как ни ужасны пытки и мучения,
в изобилии по всей картине рассеянные, и как ни удручают душу кривлянья и судороги злодеев, для
коих те муки приуготовлены, но каждому зрителю непременно сдается,
что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество
в себе победил,
что и на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым оком взирать может".
Муразов поклонился и прямо от князя отправился к Чичикову. Он нашел Чичикова уже
в духе, весьма покойно занимавшегося довольно порядочным обедом, который был ему принесен
в фаянсовых судках из какой-то весьма порядочной кухни. По первым фразам разговора старик заметил тотчас,
что Чичиков уже успел переговорить
кое с кем из чиновников-казусников. Он даже понял,
что сюда вмешалось невидимое участие знатока-юрисконсульта.
Но муж любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам
в халате ел и пил;
Покойно жизнь его катилась;
Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить, и позлословить,
И посмеяться
кой о
чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге чай готовить,
Там ужин, там и спать пора,
И гости едут со двора.
В глуши
что делать
в эту пору?
Гулять? Деревня той порой
Невольно докучает взору
Однообразной наготой.
Скакать верхом
в степи суровой?
Но конь, притупленной подковой
Неверный зацепляя лед,
Того и жди,
что упадет.
Сиди под кровлею пустынной,
Читай: вот Прадт, вот Walter Scott.
Не хочешь? — поверяй расход,
Сердись иль пей, и вечер длинный
Кой-как пройдет, а завтра то ж,
И славно зиму проведешь.
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на нее взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело
в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви
в знойный день
Давать насильственную тень.
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он
в цех задорный
Людей, о
коих не сужу,
Затем,
что к ним принадлежу.
«Пропущенные строфы подавали неоднократно повод к порицанию и насмешкам (впрочем, весьма справедливым и остроумным). Автор чистосердечно признается,
что он выпустил из своего романа целую главу,
в коей описано было путешествие Онегина по России. От него зависело означить сию выпущенную главу точками или цифром; но во избежание соблазна решился он лучше выставить вместо девятого нумера осьмой над последней главою Евгения Онегина и пожертвовать одною из окончательных строф...
—
Кой черт улики! А впрочем, именно по улике, да улика-то эта не улика, вот
что требуется доказать! Это точь-в-точь как сначала они забрали и заподозрили этих, как бишь их… Коха да Пестрякова. Тьфу! Как это все глупо делается, даже вчуже гадко становится! Пестряков-то, может, сегодня ко мне зайдет… Кстати, Родя, ты эту штуку уж знаешь, еще до болезни случилось, ровно накануне того, как ты
в обморок
в конторе упал, когда там про это рассказывали…
Кое-где люди сбегались
в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое,
чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались.
А для того Совет назначено составить,
В котором заседать лишь тем, у
коих хвост
Длиной во весь их рост:
Примета у Мышей,
что тот, чей хвост длиннее,
Всегда, умнее
И расторопнее везде.
Спустя несколько дней после сего знаменитого совета узнали мы,
что Пугачев, верный своему обещанию, приближился к Оренбургу. Я увидел войско мятежников с высоты городской стены. Мне показалось,
что число их вдесятеро увеличилось со времени последнего приступа,
коему был я свидетель. При них была и артиллерия, взятая Пугачевым
в малых крепостях, им уже покоренных. Вспомня решение совета, я предвидел долговременное заключение
в стенах оренбургских и чуть не плакал от досады.
Все были поражены. «Ну, — сказал комендант, — видно, нам от него толку не добиться. Юлай, отведи башкирца
в анбар. А мы, господа,
кой о
чем еще потолкуем».
— Менее всего, дорогой и уважаемый, менее всего
в наши дни уместна мистика сказок, как бы красивы ни были сказки. Разрешите напомнить вам,
что с января Государственная дума решительно начала критику действий правительства, — действий, совершенно недопустимых
в трагические дни нашей борьбы с врагом, сила
коего грозит нашему национальному бытию, да, именно так!
— Я не знаю, какова роль большевиков
в этом акте, но должен признать,
что они — враги, каких… дай бог всякому! По должности я имел удовольствие — говорю без иронии! — удовольствие познакомиться с показаниями некоторых, а
кое с кем беседовать лично.
В частности — с Поярковым, — помните?
— А пожалуй, не надо бы. Мне вот кажется,
что для государства нашего весьма полезно столкновение тех,
кои веруют по Герцену и славянофилам с опорой на Николая Чудотворца
в лице мужичка, с теми,
кои хотят веровать по Гегелю и Марксу с опорою на Дарвина.
— А теперь вот, зачатый великими трудами тех людей, от
коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и
в красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских людей и все растет, растет тихонько.
В тихом-то трудолюбии больше геройства,
чем в бойких наскоках. Поверьте слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую свою поговорку.
— С другой:
в одном из шкафов магазина найдено порядочное количество нелегальной литературы эсдеков и дружеские — на ты — письма к Зотовой какого-то марксиста, вероучителя и остроумца. На
кой дьявол богатой бабе хранить у себя нелегальщину? А посему предполагается,
что это ваше имущество.
—
В бога, требующего теодицеи, — не могу верить. Предпочитаю веровать
в природу,
коя оправдания себе не требует, как доказано господином Дарвином. А господин Лейбниц, который пытался доказать, что-де бытие зла совершенно совместимо с бытием божиим и
что, дескать, совместимость эта тоже совершенно и неопровержимо доказуется книгой Иова, — господин Лейбниц — не более как чудачок немецкий. И прав не он, а Гейнрих Гейне, наименовав книгу Иова «Песнь песней скептицизма».
— На
кой черт надо помнить это? — Он выхватил из пазухи гранки и высоко взмахнул ими. — Здесь идет речь не о временном союзе с буржуазией, а о полной, безоговорочной сдаче ей всех позиций критически мыслящей разночинной интеллигенции, — вот как понимает эту штуку рабочий, приятель мой, эсдек, большевичок… Дунаев. Правильно понимает. «Буржуазия, говорит, свое взяла, у нее конституция есть, а —
что выиграла демократия, служилая интеллигенция? Место приказчика у купцов?» Это — «соль земли»
в приказчики?
Возвратясь домой, он увидал у ворот полицейского, на крыльце дома — другого; оказалось,
что полиция желала арестовать Инокова, но доктор воспротивился этому; сейчас приедут полицейский врач и судебный следователь для проверки показаний доктора и допроса Инокова, буде он окажется
в силах дать показание по обвинению его «
в нанесении тяжких увечий, последствием
коих была смерть».
— Что-о? — перебил Тарантьев. — А давно ли ты ходил со двора, скажи-ка? Давно ли ты был
в театре? К каким знакомым ходишь? На
кой черт тебе этот центр, позволь спросить!
— Оставил он сыну наследства всего тысяч сорок. Кое-что он взял
в приданое за женой, а остальные приобрел тем,
что учил детей да управлял имением: хорошее жалованье получал. Видишь,
что отец не виноват.
Чем же теперь виноват сын?
— Начал было
в гимназии, да из шестого класса взял меня отец и определил
в правление.
Что наша наука! Читать, писать, грамматике, арифметике, а дальше и не пошел-с. Кое-как приспособился к делу, да и перебиваюсь помаленьку. Ваше дело другое-с: вы проходили настоящие науки.
Кое-кто привстал и поклонился, Нил Андреич благосклонно смотрел, ожидая,
что он подойдет к нему, барыни жеманно начали передергиваться и мельком взглядывать
в зеркало.
Когда я убежал потом от Альфонсины, он немедленно разыскал мой адрес (самым простым средством:
в адресном столе); потом немедленно сделал надлежащие справки, из
коих узнал,
что все эти лица, о которых я ему врал, существуют действительно.
За игорным столом приходилось даже иногда говорить
кой с кем; но раз я попробовал на другой день, тут же
в комнатах, раскланяться с одним господчиком, с которым не только говорил, но даже и смеялся накануне, сидя рядом, и даже две карты ему угадал, и
что ж — он совершенно не узнал меня.
Где же Нагасаки? Города еще не видать. А! вот и Нагасаки. Отчего ж не Нангасаки? оттого,
что настоящее название — Нагасаки, а буква н прибавляется так, для шика, так же как и другие буквы к некоторым словам. «Нагасаки — единственный порт, куда позволено входить одним только голландцам», — сказано
в географиях, и куда, надо бы прибавить давно, прочие ходят без позволения. Следовательно, привилегия ни
в коем случае не на стороне голландцев во многих отношениях.
Прошли остров Чусима. С него
в хорошую погоду видно и на корейский, и на японский берега. Кое-где плавали рыбацкие лодчонки, больше ничего не видать; нет жизни, все мертво на этих водах. Японцы говорят,
что корейцы редко, только случайно, заходят к ним, с товарами или за товарами.
«В-третьих,
в заключительном слове своем председатель, вопреки категорического требования 1 пункта 801 статьи Устава уголовного судопроизводства, не разъяснил присяжным заседателям, из каких юридических элементов слагается понятие о виновности и не сказал им,
что они имеют право, признав доказанным факт дачи Масловою яду Смелькову, не вменить ей это деяние
в вину за отсутствием у нее умысла на убийство и таким образом признать ее виновною не
в уголовном преступлении, а лишь
в проступке — неосторожности, последствием
коей, неожиданным для Масловой, была смерть купца», Это вот главное.
Расспросив еще
кой о
чем, Петр Ильич вышел из дома еще
в большем волнении и беспокойстве,
чем как вошел
в него.
Конечно, были некие и у нас из древле преставившихся, воспоминание о
коих сохранилось еще живо
в монастыре, и останки
коих, по преданию, не обнаружили тления,
что умилительно и таинственно повлияло на братию и сохранилось
в памяти ее как нечто благолепное и чудесное и как обетование
в будущем еще большей славы от их гробниц, если только волею Божией придет тому время.
— А я насчет того-с, — заговорил вдруг громко и неожиданно Смердяков, —
что если этого похвального солдата подвиг был и очень велик-с, то никакого опять-таки, по-моему, не было бы греха и
в том, если б и отказаться при этой случайности от Христова примерно имени и от собственного крещения своего, чтобы спасти тем самым свою жизнь для добрых дел,
коими в течение лет и искупить малодушие.
Кое-где виднелась свежевзрытая земля. Та к как домашних свиней китайцы содержат
в загонах, то оставалось допустить присутствие диких кабанов,
что и подтвердилось. А раз здесь были кабаны, значит, должны быть и тигры. Действительно, вскоре около реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль реки и прятался за валежником. Из этого можно было заключить,
что страшный зверь приходил сюда не для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами.
Кое-где местами,
в котловинах, собралась вода, столь чистая и прозрачная,
что исследователь замечает ее только тогда, когда попадает
в нее ногой. Тут опять есть очень глубокий колодец и боковые ходы.
В этом большом зале наблюдателя невольно поражают удивительные акустические эффекты — на каждое громкое слово отвечает стоголосое эхо, а при падении камня
в колодец поднимается грохот, словно пушечная пальба: кажется, будто происходят обвалы и рушатся своды.
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась
в разные стороны на несколько шагов, и махала руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня,
в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня, купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня,
что делает, хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка слетела, а волосы тут, как раз под рукой; Марья Алексевна вцепилась
в них.
Граф замолчал. Таким образом узнал я конец повести,
коей начало некогда так поразило меня. С героем оной уже я не встречался. Сказывают,
что Сильвио, во время возмущения Александра Ипсиланти, предводительствовал отрядом этеристов и был убит
в сражении под Скулянами.
Иван Петрович вел жизнь самую умеренную, избегал всякого рода излишеств; никогда не случалось мне видеть его навеселе (
что в краю нашем за неслыханное чудо почесться может); к женскому же полу имел он великую склонность, но стыдливость была
в нем истинно девическая. [Следует анекдот,
коего мы не помещаем, полагая его излишним; впрочем, уверяем читателя,
что он ничего предосудительного памяти Ивана Петровича Белкина
в себе не заключает. (Прим. А. С. Пушкина.)]
Сия глупая старуха не умела никогда различить двадцатипятирублевой ассигнации от пятидесятирублевой; крестьяне,
коим она всем была кума, ее вовсе не боялись; ими выбранный староста до того им потворствовал, плутуя заодно,
что Иван Петрович принужден был отменить барщину и учредить весьма умеренный оброк; но и тут крестьяне, пользуясь его слабостию, на первый год выпросили себе нарочитую льготу, а
в следующие более двух третей оброка платили орехами, брусникою и тому подобным; и тут были недоимки.
Прошло около месяца от его вступления
в звание учительское до достопамятного празднества, и никто не подозревал,
что в скромном молодом французе таился грозный разбойник,
коего имя наводило ужас на всех окрестных владельцев. Во все это время Дубровский не отлучался из Покровского, но слух о разбоях его не утихал благодаря изобретательному воображению сельских жителей, но могло статься и то,
что шайка его продолжала свои действия и
в отсутствие начальника.
Но, заключив из того,
что немец сошел с ума, ямщик поблагодарил его усердным поклоном и, не рассудив за благо въехать
в город, отправился
в известное ему увеселительное заведение,
коего хозяин был весьма ему знаком.
Исправник, высокий и толстый мужчина лет пятидесяти с красным лицом и
в усах, увидя приближающегося Дубровского, крякнул и произнес охриплым голосом: «Итак, я вам повторяю то,
что уже сказал: по решению уездного суда отныне принадлежите вы Кирилу Петровичу Троекурову,
коего лицо представляет здесь господин Шабашкин.
Между тем наступило 1-е октября — день храмового праздника
в селе Троекурова. Но прежде
чем приступим к описанию сего торжества и дальнейших происшествий, мы должны познакомить читателя с лицами для него новыми или о
коих мы слегка упомянули
в начале нашей повести.
— Никто, — отвечал учитель. — Меня он выписал из Москвы чрез одного из своих приятелей,
коего повар, мой соотечественник, меня рекомендовал. Надобно вам знать,
что я готовился не
в учителя, а
в кондиторы, но мне сказали,
что в вашей земле звание учительское не
в пример выгоднее…
Ныне же по выходе совсем из той службы
в отставку и по возвращении
в имения отца его, состоящие ** и ** губерниях **, ** и ** уездах,
в разных селениях, всего до 3000 душ, находит,
что из числа таковых имений вышеписанными ** душами (
коих по нынешней ** ревизии значится
в том сельце всего ** душ) с землею и со всеми угодьями владеет без всяких укреплений вышеписанный гвардии поручик Андрей Дубровский, почему, представляя при оном прошении ту подлинную купчую, данную отцу его продавцом Спицыным, просит, отобрав помянутое имение из неправильного владения Дубровского, отдать по принадлежности
в полное его, Троекурова, распоряжение.
Дубровский видел,
что теперь пользовались они происшедшим разрывом, и решился, вопреки всем понятиям о праве войны, проучить своих пленников прутьями,
коими запаслись они
в его же роще, а лошадей отдать
в работу, приписав к барскому скоту.
Из
коего дела видно: означенный генерал-аншеф Троекуров прошлого 18… года июня 9 дня взошел
в сей суд с прошением
в том,
что покойный его отец, коллежский асессор и кавалер Петр Ефимов сын Троекуров
в 17… году августа 14 дня, служивший
в то время
в ** наместническом правлении провинциальным секретарем, купил из дворян у канцеляриста Фадея Егорова сына Спицына имение, состоящее ** округи
в помянутом сельце Кистеневке (которое селение тогда по ** ревизии называлось Кистеневскими выселками), всего значащихся по 4-й ревизии мужеска пола ** душ со всем их крестьянским имуществом, усадьбою, с пашенною и непашенною землею, лесами, сенными покосы, рыбными ловли по речке, называемой Кистеневке, и со всеми принадлежащими к оному имению угодьями и господским деревянным домом, и словом все без остатка,
что ему после отца его, из дворян урядника Егора Терентьева сына Спицына по наследству досталось и во владении его было, не оставляя из людей ни единыя души, а из земли ни единого четверика, ценою за 2500 р., на
что и купчая
в тот же день
в ** палате суда и расправы совершена, и отец его тогда же августа
в 26-й день ** земским судом введен был во владение и учинен за него отказ.